По официальным прогнозам, России пред- стоит умеренный рост на 0,6–1,7% в год в течение 18 лет. Так не бывает
Фото Анатолия Жданова / Коммерсантъ
В перспективе до 2035 года мы увидим несколько кризисов и несколько оживлений — и рассчитывать нужно именно на это, а не на пресловутые «околоноля»
В начале каждого года экономисты и политологи привычно обращаются к прогнозам и пытаются представить себе, какими окажутся его итоги. И, как правило, большинство из них ошибаются, так как развитие — причем не только России, но и мира в целом — становится все более волатильным. И странно видеть, как официальные российские прогнозы превращаются на этом фоне в нечто настолько линейное, что утрачивают остатки реалистичности.
Я не знаю, сколь серьезно в Министерстве экономического развития относятся к своему знаменитому прогнозу о долгих годах стагнации и будет ли он изменен новым руководством ведомства, но сам я отношусь к нему с изрядным скепсисом. Как известно, специалисты министерства верят, будто в России на протяжении ближайших 18 лет темпы экономического роста составят 0,6–1,7% в год, курс рубля к 2035 году составит 78,4 за доллар, а нефть подтянется к цене $55 за баррель.
Ничего подобного, я убежден, не произойдет. Если смотреть на 20 лет вперед, следует исходить из двух очевидных моментов. С одной стороны, на таком временном промежутке ни одна развивающаяся экономика не демонстрировала ровного тренда к росту с крайне низкими темпами; иначе говоря, застой, который предсказывают в Минэке, попросту невозможен. Развитие на глобальной периферии идет или устойчиво быстро (как в Юго-Восточной Азии), или от кризиса к кризису, как в Латинской Америке. Мы очевидно неспособны развиваться по азиатскому тренду — и это означает, что никакой стагнации у нас не случится. В перспективе до 2035 года мы увидим несколько кризисов и несколько оживлений — и рассчитывать нужно именно на это, а не на пресловутые «околоноля». С другой стороны, при прогнозировании всегда надо учитывать опыт прошлого, а он также не указывает на устойчивость трендов. Как можно предполагать, что рубль через 20 лет будет стоить на 19% меньше, чем сегодня, если за предшествующие 20 лет он обесценился почти в 10 раз(!), а средняя волатильность за последние три года составила 32%? На чем основана гипотеза о медленном поступательном росте цен на нефть на 20%, если в 2008–2016 годах колебания в среднем составляли почти 23% в год, а общее падение котировок достигло 54,5% (в текущих ценах)? Я убежден: нет оснований предполагать, что экономическое развитие в ближайшие годы окажется бескризисным — напротив, неустойчивость его будет расти.
Оценивая ближайшие перспективы, я бы счел их вполне безрадостными. С одной стороны, экономический спад 2016 года (0,6–0,8%) случился в условиях заметного стимулирования экономики за счет бюджетного дефицита в 3,7% ВВП, беспрецедентных военных расходов в 3,9 трлн рублей (4,7% ВВП) и финансирования крупных инвестиционных проектов (включая стройки к ЧМ-2018). Если бы вливания в ВПК оставались на уровне 2009–2010 годов, а дефицит бюджета не выходил за 2% ВВП, спад наверняка превысил бы 2%. При этом следует учитывать, что расходы по линии военного ведомства в 2017 году сокращаются на 750 млрд рублей (0,9% ВВП), а Резервный фонд может быть потрачен в 2018-м. Совершенно неочевиден и рост нефтяных котировок выше $50. Наиболее оптимистичные ожидания в сфере борьбы с инфляцией в последние недели года также показали свою безосновательность.
Самым важным трендом, однако, остается замедление инвестиционной активности (инвестиции падают третий год подряд и сократились по сравнению с 19... — простите, 2013-м — на 16,4%). Наиболее драматичная ситуация складывается в провинции, где строительная индустрия попросту останавливается, продажи товаров длительного пользования падают на четверть и более, а население готовится к новому витку сжатия расходов. Экономический рост в условиях сокращения реальных доходов и ограниченности бюджетных средств невозможен — это аксиома. А переменам взяться неоткуда. Вопрос лишь в том, окажется спад в 2017 году существеннее нынешнего или его удастся удержать в пределах 1%. Оптимистический сценарий выглядит сегодня маловероятным.
Ситуацию можно было изменить, если бы правительство «повернулось лицом» к бизнесу и осознало, что задача роста важнее задач безопасности (лично мне не верится, что кто-то в мире покусится на страну, защищающую производимые ею 1,7% мирового валового продукта 44% глобального ядерного арсенала). Существенно снизив налоги, введя мораторий на силовое вмешательство в бизнес, амнистировав осужденных предпринимателей, приняв законы о свободе торговли и либерализации малого бизнеса, можно было добавить к экономическому росту 1,5–2,5% в год. Однако ничего подобного сделано не будет, и предприниматели продолжат сокращать инвестиции и продавать свои бизнесы. Поэтому я не вижу драйверов, которые в 2017-м могли бы поддержать российскую экономику даже на уровне 2016-го, не то чтобы обеспечить ей рост.
С другой стороны, мы не хотим признаться себе в том, что в течение 2016 года в мире не реализовалось ни одного негативного экономического сценария. В США не повышалась учетная ставка, и экономика показала неплохой рост (1,7%). В Китае, несмотря на накапливающиеся трудности, не произошло ни коллапса фондового рынка, ни резкого снижения потребления. В Европе продолжается количественное смягчение, а перспектива Brexit пока туманна. Деривативы, торговля которыми практически не снижается, не спровоцировали падения крупных банков. Среднегодовой темп прироста глобального валового продукта в 2010–2015 годах составил 2,9%, ВВП США — 2,1%, ВВП стран ЕС — 1,3%. Но и в такой относительно комфортной среде российская экономика отказывается расти — и это очень тревожный знак.
